Антропология — трепетная и чувствительная к человеку социальная наука. Мы поговорили с визуальным антропологом Ксенией Диодоровой об итогах ее последней выставки, посвященной традициям и семейной памяти. А также о том, как важно довериться случаю и не бояться растворять границу между собой и другим в поисках новых ответов и опор.
Выставка «Исчезнет или превратится» проходила с 19 октября по 10 декабря 2023 года в рамках VII фестиваля искусств Востока DAIRAFEST. Ее герои — пять семей, каждая из которых сквозь поколения бережно хранит ту или иную традицию. Материалы были собраны в этнографических экспедициях по Азербайджану, России, Турции и Узбекистану.
Как проходила экспедиционная подготовка к выставке «Исчезнет или превратится»?
С некоторыми героями мы знакомы больше трех лет, кого-то я искала специально. Выставка была посвящена семьям, которые в нескольких поколениях сохраняют родовые традиции. И это редкость в нашем окружении, поэтому подготовка состояла в том, чтобы найти героев. Саму тему породило знакомство и дружба с семьей Нарзуллаевых из Узбекистана, которые занимаются керамическим ремеслом в восьмом поколении. Мне показалось безумно интересным понять, как живут семьи, передавая друг другу знания, и как через эти традиции мы воспринимаем окружающую культуру.
Необычный опыт был с семьей Гасымовых. Алим Гасымов — известный исполнитель мугама, чей голос включен в Список Всемирного наследия ЮНЕСКО (мугам — жанр народной вокально-инструментальной музыки Азербайджана. — Прим. ред.). Впервые я услышала его в фильме Сергея Параджанова «Ашик-Кериб» и была тогда потрясена.
Когда стала понятна тема выставки, я вспомнила про Гасымова, потому что он поет со своей дочерью и, как оказалось, внуком тоже. Поиск встречи с ним занял время, ведь Гасымов — звезда, с кучей гастролей и личным агентом. Я волновалась: одно дело пережить катарсис от голоса в фильме, связать свое чувство с представлением о личности, а другое — настоящее знакомство. И была очень рада, потому что не испытала никакого разочарования — наоборот. Я провела невероятно счастливое время с этой семьей. Отстраненность и духовность — и его голоса, и его как человека в повседневности — абсолютно соединились.
Вообще, антропология требует длительного погружения, чтобы созерцать естественное течение жизни человека, а не запечатлевать вспышки. С Гасымовым поле получилось выразительным и искренним, но очень коротким. Я тогда сформулировала для себя, что дело в том, насколько ты можешь и в сжатом временном промежутке дать событиям свободно развиваться своим ходом, без ожидания и конструирования.
В одном из своих интервью вы говорили, что экспедиции — часть вашего бытования. А как появился интерес к такому образу жизни?
В институте я увлекалась фотографией, и моя подруга, композитор, позвала меня в фольклорную экспедицию, чтобы поснимать. Такая летняя практика является обыкновением для студентов консерватории, а для меня это была первая вылазка куда-то далеко за пределы Петербурга. И, как часто бывает, случайный эпизод стал судьбоносным. Я познакомилась с руководителем экспедиции Еленой Валерьевной Самойловой, которая занималась и занимается до сих пор визуальной антропологией. Она не только исследовала фольклорные тексты и мелодии, но и работала с визуальным материалом. Подобное изучение и понимание другой культуры через изображение и интерпретацию образов мне очень откликнулось.
В антропологии, как и в философии, есть понятие Другой. Познавая другое, познаешь самого себя. Вопрос — насколько далеким должен быть этот Другой. И в моем случае он оказался рядом, потому что Костромская область не какая-то иная культура. Но я открыла для себя совершенно другую речь и образы, увидела другие ритуалы и повседневность… И в целом переключение от городского к деревенскому было для меня чем-то незнакомым.
После моей первой поездки я уже не смогла не ездить в экспедиции. Сначала с той же группой исследователей, а дальше это переросло в мои индивидуальные изыскания. Ты не просто болтаешься по жизни, выходя из дома или уезжая в другую страну, а ищешь проводник в виде вопроса или исследовательской задачи. Отсюда появляется фокус, развиваются внимательность и любопытство, трепетность и наблюдательность в общении с людьми. В этом занятии я увидела для себя некий смысл жизни.
А что делать, если Другой не готов открыться? Как вы преодолеваете недоверие героев ваших экспедиций, если оно возникает?
Честно говоря, у меня нет рецепта на этот счет. Но человек должен понимать, зачем ты пришел и почему именно к нему. Важно объяснить на понятном языке, почему тебе это дорого, нужна ясность и прозрачность себя и своего дела. Если я приезжаю к героям, то показываю, что получилось в рамках проекта с другими людьми. Увидев кусочек чужого архива или записанное видео, человек понимает, что получится. И это очень важный ключ, потому что в разговорах мы часто имеем в виду разные вещи и интерпретируем слова по-своему.
Вообще, понимание — необходимый компонент любой коммуникации, и принципиального различия в нашем с вами общении и полевом я не вижу. Полевая работа — тоже смешение рационального и иррационального. Порой обыкновенная химия, следствие вашего контакта и синергии.
К тому же бо́льшая часть наших проектов связана с наследием, сохранением или трансформацией традиций. Наша основная тема уводит в чувствительное русло, но не так болезненна, как например, остросоциальные проблемы.
Вы говорите, что диалог в поле практически неотличим от нашего сейчас. Но мы обе городские жительницы со схожим опытом. Есть ли различия между внутренним миром героев и героинь ваших исследований и мировосприятием жителей большого города?
Нужно сделать уточнение, что не все герои проектов являются жителями деревень или малых городов. Но да, если мы посмотрим на карту мегаполиса, множество сообществ и потоков информации запутаны и перепутаны. Это вызывает усталость и страх близости, потому что надо постоянно и быстро отсеивать нужное от ненужного, опасное от безопасного. Всё гудит, и разобраться, что хорошо, а что плохо, — очень сложно. Согласны?
А восприятие жизни человека вдалеке от крупных городских агломераций менее запутанное. Чем меньше импульсов и носителей ценностей, тем легче выбор. Слушаю — не слушаю. Доверяю — не доверяю. Люблю — не люблю. Отсюда появляется ясность, меньшая тревожность и усталость от людей и событий. Поэтому и вкус к ним острее.
На выставке можно было ощутить себя в гостях у героев. Почему вы решили воссоздать такой опыт?
На выставке было несколько задач. Одна из них специальная, исследовательская — поговорить о вещи и телесности. Ведь предмет, помещенный в экспозицию, теряет свою теплоту. И с помощью синтеза звука, фотографий, видео-арта мы пытались эти вещи оживить.
Однако нам хотелось, чтобы зритель пережил не посещение конкретного дома, а почувствовал, что испытывают люди по отношению друг к другу и к той традиции, которую продолжают и сохраняют. И попадая в среду, наполненную воспоминаниями и образами, он вдохновился бы на размышления о его собственной семейной памяти, о близости и преемственности внутри его семьи.
Во время кураторских экскурсий, обсуждая семейные архивы, мы чаще всего приходили к выводу, что, как только дело доходит до твоей семьи, уходишь глубоко внутрь себя, подвисаешь и задумываешься, потому что личный опыт часто болезнен. Далеко не каждый человек готов сделать из своего архива экспозицию. И мы много говорили на выставке о том, что посетители буквально обязаны испытывать чувство благодарности за доверие, которое оказывают герои им и нам, организаторам.
Я думаю, работа с семейным архивом — достаточно важная практика, но она должна иметь свою методику. Когда я записывала интервью со своим дедушкой, меня интересовали его переходные этапы от ребенка к подростку, от подростка ко взрослому. Ведь любые наши отношения со старшими родственниками строятся в парадигме возрастного отличия. А нырнуть и вернуться во фрагменты памяти, которые вас могут приблизить или уравнять, очень классно.
Я знаю людей, заказавших после выставки генеалогическое древо. Некоторые задумывались о том, чтобы создать в своей семье новую традицию.
За время работы над выставкой сложилось ли у вас понимание, как избежать исчезновения (традиций, ценностей), когда многое слишком быстро ускользает?
Мне кажется, нужно как можно чаще задать себе вопрос: «Зачем мне это сегодня?» Актуализировать то, о чем мы говорим, будь это наследие или традиция, что угодно. Даже на уроках литературы мы должны, по идее, начинать с ответа на вопрос, зачем мне сегодня Островский. Не потому же, что он великий писатель. Этот факт никак не прибавляет необходимости в том, чтобы его читать.
Когда мы работаем с историческим, уходящим материалом, то стараемся тянуть ниточку необходимости — сделать его созвучным с тревогами и заботами современной жизни.
Какими вы видите итоги двух прошедших выставок в рамках фестиваля DAIRAFEST? Что удалось озвучить, а какие темы хотите развивать дальше?
Постепенно люди приходят на события фестиваля не за конкретными явлениями Востока, а потому что мы заботимся о связи с ними сегодняшними. Соединяя трудный и глубокий материал с чувствительной эмоциональной тканью, мы пытаемся говорить на темы, которые важны сегодня. Я была бы, наверное, счастлива, если бы люди не читали описания и анонсы, а просто знали бы, что в рамках фестиваля проходит событие, на которое нужно идти, потому что его сделали со смыслом и душой.
А если говорить про развитие, то хотелось бы еще больше экспериментов и творческих союзов, чтобы приходило больше людей. В следующем году я бы загадала реализовать исследование, героями которого стали бы сами посетители выставки.
В чем вы видите миссию ваших проектов? Как меняется она и вы сквозь время?
Если бы вы спросили об этом раньше, мне было бы легче озвучить миссии и планы. Сейчас я нахожусь в фазе сомнения, что вообще свойственно человеку и часто предвосхищает открытия и переход на новый этап.
Но я действительно убеждена, что большая часть сложностей, которые существуют в нашей жизни, происходят из-за сбоев в коммуникации. Мы делаем проекты, чтобы создать более безопасную, дружелюбную и содержательную атмосферу для диалога. Когда мы встречаемся с незнакомым, то на самом деле развиваем в себе новые качества. Вообще, антропология есть проявление гуманности, созерцательности и любопытства к другим людям и явлением.
Что бы вы посоветовали тем, кто интересуется своей или чужой культурой, но боится прямого контакта с ней или не знает, с чего начать знакомство?
Я боюсь и не умею кататься на велосипеде. И мой психолог настаивала на том, чтобы я преодолела себя, но не сразу выехав на скоростную трассу, а попробовав потихонечку, по тропиночке, где мягкая травка. Хотя вопрос преодоления меня всегда ставит в тупик — это насилие или развитие?
Я склоняюсь к тому, что процесс познания культуры — часть культуры. Любопытно расширить свое представление о том, где заканчивается моя культура и начинается другая. С размытой границы между ними и начинается интересное путешествие, а соседство и пограничные территории становятся мостиком, чтобы преодолеть страх.
Беседовала Валерия Матющенко