Михаил Ялбачев — капитан дальнего плавания, который 19 лет провел в море. Он побывал на всех материках, кроме Антарктиды, не раз уходил от пиратов, пережил большую катастрофу на борту и видел столько всего удивительного, что хватило бы на приключенческий роман. А еще он писал письма родным и сказки для дочки, чтобы хотя бы в мыслях быть рядом с семьей. Мы поговорили с Михаилом о жизни на корабле и бесконечности.
Вы с детства знали, кем хотите стать?
Мой путь мне подсказал случай. Как-то раз я вызвался помочь учительнице настроить электронные часы. В Советском Союзе такие часы были редкостью, но я уже имел с ними дело: их привозили из Африки мои родители-инженеры. Учительница сказала, что эти часы ей прислал из Сингапура сын, который окончил в Ленинграде морское училище. Мне это запало в душу, и я подумал: «Это ж здорово — привезти маме часы из Сингапура!»
Еще я занимался водным поло, и как-то тренер нам сказал: «Ребята, спорт — есть спорт, но впереди жизнь. Вот посмотрите, выпускник нашей команды поступил в «Макаровку» (Главный вуз страны в области морского образования, где обучаются престижным флотским профессиям. — Прим. ред.) в Ленинграде и играет там в ватерпольной команде «Балтика». В моей голове произошло «столкновение астероидов»: водное поло, «Макаровка» и часы из Сингапура. Я понял: вот то, что мне нужно.
Родители тогда работали в Африке и были в ужасе, узнав о моих намерениях поступить в «Макаровку». Особенно папа — он всю жизнь ездил по командировкам и говорил, как тяжело долго быть вне семьи. Они решили меня остановить, мама ради этого специально приехала из Африки. Мы поговорили с ней, и в итоге она меня поняла и поддержала.
Так я пошел в «Макаровку», толком не понимая, куда я поступил и кем стану. Единственное, что я знал об училище, — оттуда выходят капитаны.
Помните свое первое большое плавание? Каким было боевое крещение?
Впервые я попал на настоящий корабль после второго курса — проходил практику на учебно-производственном судне. Для меня это было откровением. Оказалось, что в трюм можно спуститься, там есть каюты, лаборатории. Раньше я думал, что в трюме просто хранят груз. Я увидел, насколько корабль вместительный, хоть с виду кажется небольшим. Мы уходили в море на два-три месяца вместе с преподавателем и учились: несли вахту на мостике, определяли локацию по солнцу, звездам, маякам, радиоприборам, рассчитывали точки поворота, снос течения.
Помню, нам сказали, что идем на Кипр. Я подумал: «Кипр — это же другой край Европы. Значит, мы по дороге заедем в Скандинавию, потом в Германию, Голландию, Бельгию, Италию — я же во всех странах Европы побываю! Весь мир у моих ног!» Представлял, что в каждом порту буду выходить, и очень жалел, что у меня нет белых брюк, потому что в фильмах моряки сходили на берег именно в них. А потом оказалось, что наша ближайшая и единственная остановка — это собственно Кипр. И до него две недели пути. Я был в шоке. Другие курсанты недоумевали: «Ты что, не знал?». Вот так далек я был от этой профессии.
Есть ли у моряков время, чтобы посмотреть город, в который прибыл корабль?
Раньше было, сейчас с этим тяжелее. Раньше в каждом крупном порту были специальные клубы для моряков. Судно могло стоять в порту несколько недель или даже месяцев, и у нас было время посмотреть окрестности. Еще у советского флота была хорошая традиция — куда бы мы ни приезжали, капитан по возможности организовывал экскурсию для экипажа.
Сейчас портовые терминалы выносятся далеко за город. Ввели в действие кодекс, который сильно ограничил людей в перемещении. Порт превратился в некую цитадель, дальше которой не пройти. И, потом, скорости возросли: если раньше суда стояли по две недели, за которые мы успевали даже организовать футбольные турниры между командами пароходов на стоянке в порту, то в последние годы стоянки судов сократились до 10—12 часов, а иногда и до четырех. А ведь нужно успеть и выспаться, и по работе что-то сделать.
Но когда ты молодой и заряженный, можно все успеть. В 26 лет я приехал в Лондон, с собой был только билет туда-обратно и один фунт. Я обошел весь Лондон пешком и посетил чуть ли не все интересные места с бесплатным входом. Стоптал все ноги. Купил в Сохо на этот фунт пиццу, чтоб от голода не помереть, и приехал обратно в порт. Мы обычно в таких случаях договаривались со своими сменщиками — предлагали выйти за них в следующий раз, отдать деньги за вахту или свой «тропикан» — тропическое вино.
Тропическое вино — звучит любопытно. Что это?
Когда судно входило в тропики, каждому полагалось 200 граммов сухого вина в день, чтобы возместить потерю солей и минералов, вызванную жарой. Вместо вина можно было брать, например, сок. Я поначалу так и делал, но на меня все смотрели с вытаращенными глазами. Я быстро понял, что не нужно отделяться от коллектива, и тоже стал брать вино.
А какие еще есть интересные ритуалы на корабле?
Важный момент — первое пересечение экватора. Некоторые, как я, после этого события прокалывают ухо. Еще появление на экваторе отмечают старым обрядом «крещения» с непременным участием Нептуна. Однажды я сам написал сценарий для этого «праздника». Для постановки мы смастерили костюмы: расплетали зеленые канаты и делали из них юбки для леших, чертей мазали машинным маслом. Соорудили арку, по ней проложили пожарный шланг, в котором наделали дырок. Получилось что-то вроде душа Шарко. Человек проходил через эту водяную завесу — и получал метлой по спине от «чертей», а на другой стороне его ждал виночерпий с огромной кастрюлей вина и спирта. Это было символическим пересечением экватора.
Как изобретательно! То есть вы сами организовывали себе досуг и нехватки развлечений не было?
Чего мы только не делали! Устраивали караоке-бар, барбекю, соревнования по настольному теннису. По палубе бегали, как по стадиону, занимались спортом. Даже снимали фильмы про наши приключения в Карибском море. На корабле устроили маленькую монтажную. Мы с четвертым механиком собирали все, что члены экипажа успевали снять на камеру, монтировали, а потом каждый получил видеокассету с фильмом. Монтаж стоил два «тропикана» с человека. Мы были самыми богатыми людьми на корабле с точки зрения владения алкогольным капиталом (смеется).
Когда много контактируешь с водой, входишь в медитативное состояние. Это распространяется на работу в море?
Чем я благодарен своей работе — у моряка, как ни у кого другого, есть много времени, чтобы подумать о жизни и побыть с самим собой. Я успевал писать письма, дневники, сказки. Ты на работе, но в то же время есть возможность параллельно находиться в другой области бытия. Много времени ты проводишь один. Вернулся с вахты в 12 ночи — уже все спят, а до следующей смены еще восемь часов, можешь кино посмотреть или почитать. Организация службы на судне такова, что ты со многими людьми не пересекаешься: просто вы живете в разных режимах — один на вахте, другой отдыхает, третий готовится к смене. Некоторых можешь не видеть неделями.
Океан — для вас уже нечто близкое или все еще загадочное?
Как-то меня спросили, был ли я в Бермудском треугольнике, а я как раз там очень часто бывал. На моем веку там ничего загадочного не происходило, никто не исчезал.
Есть масса теорий по поводу Бермудского треугольника. Одна из них опирается на законы физики. И когда я рассказал про эту теорию, восторженные лица людей, которые явно ждали другого ответа, потухли, весь романтизм с них сдуло. Мне часто говорят: как же ты в этом океане — 5 км до дна, 5 тысяч км до берега. А если шторм?
Люди ждут, что я буду рассказывать, как мы геройски боремся со стихией. Но я ведь окончил физмат и знаю законы физики. Пароход — это большой поплавок.
Если правильно его загрузить, он в любом шторме выживет, потому что это физика. Нас учили, что лучшая спасательная шлюпка — это само судно, и его нужно покидать в самый последний момент — только когда есть реальная угроза жизни. В сильный шторм человеку кажется, что вот уже сейчас корабль должен перевернуться, а на самом деле ничего не происходит: пароход забирается на волну, наклоняется, встает и идет дальше. Ты видишь, как на подъеме изгибается судно, нос уходит чуть вниз и вздрагивает от удара волны. Но все же рассчитано. Ты уверен в себе, в своих людях и в том, что пароход правильно загружен. Работа моряка как раз заключается в том, чтобы в этой стихии управлять судном с холодной головой.
Такой уровень самообладания! То есть вам не бывало страшно?
Нет, не бывало. Самообладание вытекает из понимания природы процесса. Однажды у меня на глазах случился взрыв, прямо на нас неслось облако огня и дыма. Оно должно было ударить в нашу рулевую рубку, и я думал, что от мостика ничего не останется. В голове пронеслось: почему именно я, у меня ведь двое детей! Не знаю, что это значило, — может, что мне полагаются какие-то привилегии, раз у меня дети (смеется), но мне запомнилась эта мысль. Но и в тот момент страшно не было — скорее обидно: если я погибну, дети останутся без отца.
Я столкнулся с другой проблемой: в свой первый рейс, еще курсантом на практике, попал в жуткую качку. После таких качек многие перестают вообще ходить в море. И я рассудил так: тошнит из-за того, что в желудке все качается, значит, нужно набить желудок так плотно, чтобы там все движение прекратилось. Пришел в кампус, а там никого, потому что все лежат вповалку
Иногда на корабле тряска такая сильная, что спать не можешь, потому что катает по кровати. Мы в таких случаях засовывали руки и ноги между матрасом и стеной, чтобы не упасть. Вот так жили и работали. Нам, молодым, было все нипочем, а товарищи постарше переносили это тяжелее. Особенно смену часовых поясов. Мы за 19 дней могли сменить 14 часовых поясов, все биоритмы сбивались. Несмотря на это, я вырубался тут же — стоило только к подушке прислониться. Книгу читал иногда по два-три месяца, потому что дальше первой страницы не продвигался — сразу засыпал. Спали ведь мало, поэтому в сон клонило всегда.
В море вам комфортнее, чем на земле?
Намного! Для меня было небольшим шоком возвращение на берег после 19 лет в море. В море и отношение к жизни какое-то другое. У нас, моряков, каждый день — это день вне дома. Важно понимать, для чего ты находишься вдали от родных. Тем более в те времена, когда не было ни телефона, ни интернета. Дойдут ли твои письма — непонятно. Мы пытались уместить свои послания в телеграммы, но там максимум 10 строчек. Семейные отношения очень ценились. Сейчас моряк может позвонить жене, а она ему: «Посмотри на время, мы уже спим. Давай завтра». Просто потому что у него есть возможность позвонить еще раз.
Да и отношения между людьми на корабле другие — более душевные, что ли. Может, потому что коллектив меньше. При этом у меня в одном экипаже оказывались индусы и пакистанцы, сербы, черногорцы и хорваты — народы, которые не очень хорошо относятся друг к другу. У одних Рамадан, у других в это время день взятия Шипки, у третьих какой-то христианский праздник… Я мог найти общий язык со всеми — с африканцами, немцами, филиппинцами, китайцами. Конечно, на берегу тоже было много всего хорошего, но эти воспоминания особенно дороги.
Там была какая-то чистота. Конечно, люди разные, не со всеми было легко, но самые дружеские отношения сложились у меня именно с теми людьми, с которыми я вместе работал на судне.
Никогда не было такого, что после долгого плавания я от человека так уставал, что смотреть на него не мог. А ведь были рейсы по 10—11 месяцев. Меня даже
Это, конечно, непростой момент — сохранить отношения с семьей в таких условиях. Как это возможно?
Все зависит от человека. У меня общение с семьей никогда не прерывалось, потому что я все время писал дневники и письма и тем самым как бы мысленно общался с родными. А еще я придумывал сказки дочке с сюжетами из ее жизни и рассказывал ей перед сном. В море эта потребность осталась, я продолжил сочинять. Поначалу сказки были всего на полстранички — про мячик, про трамвайчик. Постепенно они становились длиннее. Как-то на одном пароходе я оказался с человеком, который хорошо рисовал. Мы стали делать рукописные книжки и отправлять нашим детям.
Я не ощущал себя в отрыве от семьи, родные всегда были как будто рядом. Гложущего чувства тоски никогда не было. Мысли о семье шли фоном, как медленная минорная музыка.
Я не очень люблю слушать байки про моряков от других людей, особенно от тех, кто никогда в море не был: о том, что они свободное время на берегу проводят в припортовых кабаках, что в каждом порту у них по жене. Я даже как-то взял с собой папу в плавание. Он посмотрел, чем мы вообще занимаемся, есть ли у нас время завести еще несколько жен. Сойдя на берег, он сказал: «Миша, знаешь, твоя работа — такое г****!» Не в том смысле, что плохая, а просто тяжелая, сил много забирает.
А выходные у вас были?
Выходных и праздников на флоте нет. Все дни рабочие, с одинаковым распорядком. Я определял, какой день недели, по яичнице: она была по четвергам и воскресеньям. Из-за этого случился конфуз, когда я перешел в немецкий флот. Там подали яичницу, и я подумал: значит, сегодня четверг или воскресенье. На следующий день — снова яичница, и на следующий. Потом кок объяснил, что у немцев ее готовят каждый день. Зато там все точно знали, когда суббота: в этот день был айнтопф — густой гороховый суп с копченостями, любимый суп немцев. Я безумно его полюбил, взял у кока рецепт, сам варю и дочку научил.
Попробуйте вспомнить самое захватывающее, что вам довелось повидать в море. Чего бы вы никогда не увидели, не будь вы моряком?
Я видел огромную стаю китов, выпрыгивающих из воды. Фееричное зрелище: многометровые гиганты взмывают в воздух, падают на спину и машут ластами, примерно как вениками себя в бане хлопают. Еще вспоминается, как мы проходили Панамский канал. Судно там идет не все время по каналу, там целая система озер, шлюзов и рек. И вот когда пароход шел по реке или озеру, я смотрел по сторонам — а там настоящие тропические джунгли, спускающиеся к воде. И где-то среди них была тюрьма для особо опасных преступников.
Но встречались и картины, которые приводили в ужас. Я видел, как добывают соль в Индии: худые, иссушенные до черноты люди, обмотанные какими-то тряпками, сгребают соль руками и мотыгами и переносят ее на голове. Если работает семейная пара, то спят они по очереди, потому что в палатке просто нет места для двоих. Я видел, как женщины в красивых индийских сари грузили в трюме огромные мешки риса. Тогда я четко понял: что-то в мире неправильно. Очень хотелось чем-то помочь этим людям, поэтому мы отдали им все мыло, всю старую обувь и одежду, которые у нас были. Они были безумно рады. Принесли в качестве ответного дара, что смогли: пару бананов, какие-то безделушки. Африка, Гаити, Доминикана, Бангладеш, Колумбия — много, где людям живется тяжело. После такого еще больше ценишь все, что имеешь.
Я знаю, что вам довелось уводить корабль от пиратов. Расскажите подробнее про ваши столкновения с пиратами.
Я много ходил в пиратских районах: около Шри-Ланки, в Малаккском проливе, около Сомали. Убедился, что практически все случаи успешного нападения на судно в основном связаны с тем, что экипаж вовремя не предпринимает правильные меры — не ведет наблюдение за тем, что происходит вокруг. Открою секрет: сейчас на судах работают радиолокационные станции — приборы, которые могут и поймать, и подать сигнал. Если в твой сектор попала цель, нужно оценить ее, зафиксировать и смотреть, как будет развиваться ситуация. Но на судах люди просто завалены бумажной работой. На дневной вахте обычно дежурят, уткнувшись в компьютер, как сейчас в метро в телефонах сидят. В такие моменты маленькие, но быстрые пиратские лодки могут незаметно подойти на достаточно близкое расстояние. Пираты ведь нападают не ночью, а днем: им надо видеть, как судно маневрирует, они должны забраться на него. И в шторм не нападают, потому что могут разбиться о корпус судна.
Заметил пиратскую лодку на достаточно большом расстоянии — можешь понаблюдать за ней и просто уйти в противоположную сторону. Если вовремя увидеть и правильно маневрировать, в большинстве случаев можно просто загнать противника так, что он сам отстанет из страха остаться без топлива. А в океане без него — смерть. Много сомалийских пиратов погибает из-за того, что выходят на лодках в поисках жертвы и в погоне за ней сжигают все топливо. Даже если они и захватят кого-то, просто не будет шансов доплыть до берега с пустыми баками.
Я часто входил в зоны повышенного риска, которые судовладельцы рекомендуют обходить. Пиратские суда стоят как раз на границах этих зон. Они знают, что судно — как конькобежец, который движется по внутреннему радиусу и «облизывает» бровку, чтобы сократить дистанцию. Судно «облизывает» этот квадрат, чтобы обойти пиратскую зону и израсходовать меньше топлива. Как раз там их и хватают пираты. А я такие углы срезал, если видел, что есть масса факторов, которые позволяют судну свести риски к минимуму: ночь, волнение моря, непрерывный ход. Нас преследовали два раза, но, маневрируя, мы уходили.
На нашей линии стояли шесть судов, и пять из них захватили пираты — всех, кроме моего парохода. Среди захваченных был контейнеровоз «Маерск Алабама». Его капитана спасал американский спецназ, масштабная была операция. Про это потом фильм сняли с Томом Хэнксом в главной роли. А мой пароход всего этого избежал. Это предмет моей профессиональной гордости.
Вы были в самых разных уголках земли. Расскажите про места, которые больше всего вас вдохновили.
Карибы — для меня самый духоподъемный регион. Там живут очень бедные люди, но они невероятно открытые, радуются каждому дню. Я был так поражен их энергетикой, что даже стал учить испанский, мне хотелось говорить с ними на одном языке. Этот регион считается нищим, но местные люди не чувствуют себя несчастными и убогими. Мы два года работали в Карибском море и побывали в самых разных странах. Это сейчас на Тринидад и Тобаго или Арубу летают туристы, а раньше о них никто не слышал. Это были мои первые рейсы, мир только начинал открываться, все было невероятным. Мы снимали фильмы, на пароходе устраивали вместе с местными вечеринки с танцами и песнями, и их энергия передавалась нам. Работа была в радость.
А любимый город — Сингапур. Там удивительное сочетание порядка, рабочей атмосферы и полного отсутствия понтов со стороны кого бы то ни было. В Сингапуре все люди как будто одного уровня. Я был ошарашен тем, что в этом городе-государстве такое культурное разнообразие: четыре официальных языка, много религиозных конфессий. Там я впервые увидел фуд-корт — эту безумную азиатскую галерею со всевозможной едой. Впервые столкнулся с тем, что таксист сам определил мою локацию и приехал, не спрашивая, где я нахожусь. Это было там уже в 2005 году! В Сингапуре я обычно менялся со сменщиком — либо прилетал туда и гулял до прихода судна, либо ждал свой самолет после отплытия корабля. В любом случае было время посмотреть город. Обошел пешком чуть ли не весь Сингапур. Времени в нем я проводил немного, но именно там
Беседовала Лиза Жирадкова