Самара глазами местного

Самара для меня — это прежде всего космос старых самарских двориков, по ним можно совершать бесконечные путешествия. Только надо не забывать, что это все-таки полуприватная территория, и заходить аккуратно, с уважением. Во дворах практически везде открыто. Я по ним хожу уже очень много лет, а переулки не кончаются — все время встречаю какие-то новые дворы с обветшалыми лодками, брошенными машинами, развешанным бельем. Близость к югу хорошо заметна в этих двориках, я даже придумал для Самары такой термин: самый северный южный город в мире. Севернее дворики уже совсем другие, а у нас тут веранды, плющ и дикий виноград, как где-нибудь в Одессе или Ростове.

А если хочется ощутить волжский простор, я поднимаюсь на гору Тип-Тяв. С нее открывается совершенно потрясающий вид на Волгу, город, острова, Жигулевские горы. Там есть живописный карьер, штольни, но самое главное — ощущается какой-то невероятный простор. Не сказать, что это суперсекретное место, но, как показывает опрос, многие самарцы никогда сюда не залезали. Просто есть более окультуренные смотровые площадки, куда можно заехать на машине, а чтобы подняться на Тип-Тяв, нужно немножко попотеть. Это не экстремальный альпинизм, но, видимо, не у всех хватает запала на подъем. Кстати, гора находится в городской черте и туда можно доехать на обычном автобусе.

Еще одно любимое место находится на противоположном от Тип-Тяв краю Самары. Наша длинная набережная всегда многолюдна. На контрасте мне нравится пустынный кусок берега рядом с речным вокзалом. Он не слишком чистый, но атмосферный: после людной набережной попадаешь на совершенно дикий волжский берег с огромными известняковыми камнями и очень живописным транспортером. По этому транспортеру раньше грузили зерно и муку на корабли. Мне и вид, и ощущения там очень нравятся. Люблю туда и один приходить.

А еще, глядя на нас, местных, можно заметить характер южного города. Мы достаточно расслабленные, это слышится даже в речи, заметно по ее неспешному темпу. Если сравнивать с каким-нибудь уральским городом, то у нас дела так быстро не делаются. Тут не то чтобы глухо и сонно, скорее, очень размеренно. И это не азиатский дзен, а , возможно, какая-то итальянская черта. Например, приходишь в магазин в четверг, а он закрыт, и там висит объявление, что все уехали на Грушинский фестиваль. Это совершенно нормальная история. Может, поэтому у нас многое из старины и сохраняется. Прийти все переделать ради светлого будущего — не в нашем характере.

Я в этом плане очень счастливый человек, потому что с моего балкона видно Волгу. Вернувшись откуда-нибудь, я просто смотрю на нее, и мне сразу становится хорошо. Иногда успеваю на закаты. Закаты — это важная самарская тема, ведь наш город так здорово расположен, что летом солнце заходит за Волгу. Так не везде: волжские города стоят на разных берегах, река виляет, петляет. Где-то за Волгой виден рассвет — это отдельная атмосфера. А мы наблюдаем, как солнце уходит в Жигулевские горы и там, вдалеке, подсвечивает воду и облака. Такой ежедневный театр. На берегах есть высокие точки — очень классно смотреть закат именно оттуда, для многих горожан это своеобразный ритуал.

Первое ­— это, конечно, Волга. Она создает особую речную культуру. Тут даже есть отдельная «каста» людей: такие загорелые брутальные мужчины, которые пришвартовывают корабли к пристаням. Очень люблю за ними наблюдать. Это не какой-нибудь аттракцион для туристов, это настоящие речники!

Кроме Волги, есть еще Заволга — так в народе называют острова напротив города и противоположный берег. К счастью, у нас нет моста через реку, поэтому тот берег не так активно развивается и не застраивается коттеджами. Самара — кстати, единственный крупный город на Волге без автомобильного моста. Добраться на другой берег можно на корабле или водном такси. Это фактически пригородные автобусы.

Садишься на такой автобус и через пять минут оказываешься в совершенно другой реальности. На той стороне Волги есть национальный парк «Самарская лука» и Жигулевский заповедник, ландшафты там самые разные — и таежные, и альпийские. А острова — это наша маленькая Христиания (один из крупнейших су­ще­ст­вую­щих сквоттов, соз­дан­ный хип­пи в 1971 году в Копенгагене, «государство в государстве» с са­мо­управ­ле­нием и собственной эко­но­ми­кой). Они формально входят в черту города, но там нет ни полиции, ни других служб. Даже мусор оттуда стали вывозить относительно недавно, и появился особый тип мусоровоза — плавучий. Есть давняя традиция жить на островах лагерями: люди уезжают туда на все лето, строят домики из баннеров и жердей, а на работу плавают на лодке.

Что еще отличает Самару от других городов, — это старый город, его размеры и сохранность. Конечно, со временем он разрушается, но по объему того, что сохранилось, наш исторический центр можно сравнить с Ростовом и, может быть, с Иркутском. Тут так много всего, можно гулять часами!

Изначально да, мы работали с деревянными зданиями, но у нас есть опыт работы и с кирпичными домами, и с памятниками федерального значения — в Архангельске и Вологде. Мы ни в коем случае не пытаемся подменять реставраторов, и если есть неиллюзорный шанс, что дом будет отреставрирован профессионалами в обозримом будущем, мы не вмешиваемся и не собираемся «чинить стены Кремля». Но иногда просто понимаешь, что этот дом — памятник, и ничего хорошего ему не светит.

Я не поклонник мифов, хотя знаю, как они важны с точки зрения маркетинга и привлечения народного внимания. Для меня ценно вернуть дому имя хозяина и дать людям представление хотя бы о возрасте здания. Мы достаточно мало знаем об их истории. Нам помогают друзья из архивов, но максимум, что они могут найти, — имена хозяев и их статус — мещанка, купец и т.д. Сейчас мы возвращаем эти имена городу и обязательно делаем таблички. Люди обращают на них внимание, это отлично работает. Если на табличке написано «Дом мещанки Авдотьи Комаровой», ты понимаешь, что это не история современности, это было давно. Ведь для многих людей ценность таких домов совершенно неочевидна. Просто они не задумывались об их возрасте и о том, что за ними стоят какие-то реальные истории и люди. Многие подходят и говорят: «А правда, что этому дому 100 лет? Не может быть!» А ему на самом деле все 150.

Большинство домов, с которыми мы работаем, — это, скажем так, средний класс. Там жили рядовые горожане — не очень зажиточные купцы, мещане, священники не самых популярных приходов. Это такие же горожане, как и мы. Я считаю, что важно сохранять и эту память, ведь были не только выдающиеся личности, но и эти люди тоже. Иначе останутся одни памятники, связанные с выдающимися людьми, и они будут вырваны из общего контекста эпохи.

У меня была самонадеянная уверенность, что всех интересных людей в Самаре я знаю. Оказалось, ничего подобного! Процентов 90 волонтеров я видел впервые. Город все-таки большой, больше миллиона человек, и в нем есть много таких вот скрытых человеческих сокровищ! Приходят просто невероятные люди, о которых я бы никогда и не узнал, а они тут по соседству живут.

В основном к нам присоединяются люди с культурным багажом, ведь чтобы тратить на такую работу время, нужно понимать, почему это важно. Но не все приходят с этим пониманием, многим просто хочется сделать что-то полезное. У нас достаточно много интровертов, видимо, такой формат для них комфортен. Тут можно впасть в «дзен» — просто взять щетку и весь вечер чистить доску. Никто не заставляет много говорить, активно участвовать в чем-то. Многие волонтеры раскрываются позже, уже после работы, во время чаепитий.

У нас можно сделать то, чего не хватает современному человеку: поработать руками и сразу увидеть результат. А потом приятно ходить по улице, смотреть на красивый дом и думать: «Вот эту штучку я сделал сам». Я часто слышу от людей что-то подобное: «Раньше вообще не обращал на это внимания, теперь хожу и совершенно другими глазами смотрю на город». Просто стоило один раз потрогать все это руками, рассмотреть, побродить по лесам. И еще срабатывает эффект контраста: ты сидишь в офисе весь день или на удаленке за компьютером, а потом приходишь к нам и коренным образом меняешь свою повседневность.

А вообще мы в Самаре не первые, кто пришел и сказал: «Посмотрите, это ценно и красиво!» Местные художники, архитекторы, ученые десятилетиями говорили о ценности этих домов. Но люди не могли понять, как можно помочь и повлиять на судьбу города. Мы, по сути, просто придумали удобную форму для такого взаимодействия. Большое значение имеет то, насколько в городе развит публичный диалог о ценности исторического наследия. В Самаре такой диалог давно ведется. А вот некоторым городам — участникам «Том Сойер Феста» — приходится его только начинать.

Важный момент — наша репутация. Мы не из космоса свалились, не из Москвы или Вашингтона приехали. Мы жили все это время в Самаре и были довольно заметны в своих инициативах. Плюс это низовая история, она зародилась снизу, из общества. Мы пришли не от какой-то партии или бизнес-структуры, а действуем как часть городского сообщества.

Не везде, но однозначно такие места есть. Например, три дома на Чапаевской улице — там люди стали гораздо больше общаться. Как минимум, потому что им приходилось совместно принимать решения. Для добрососедства это был полезный опыт. И конечно, у нас сформировалось большое сообщество, мы помогаем друг другу уже не только с фестивальными делами. Более того, люди знакомятся, женятся, детей рожают. Вот недавно в Нижнем Новгороде была свадьба тех, кто познакомился на фестивале. Мы это называем фестивалем, потому что есть такая возможность — подружиться с новыми интересными людьми, с теми, кто с тобой на одной волне.

Стену одного из домов, которым мы занимались несколько лет назад, была буквально разбомблена граффити. Очищать ее не имело смысла, на ней бы тут же нарисовали что-нибудь еще, а потом началось бы бесконечное закрашивание стены коммунальными службами. Мы стали думать, что с ней делать. Стоим у стены, обсуждаем, и тут совершенно случайно мимо идет Андрей Сяйлев — мой любимый самарский художник. Просто повезло, что я с ним знаком. Он гулял с собачкой, а ему говорю: «Смотри, какая стена, давай что-нибудь с ней сделаем». Он как-то с неохотой на нее посмотрел и исчез куда-то на месяц. А потом идея его все же увлекла, и он написал: «Я понял, что делать со стеной, она мне снится».

Задумка была в том, чтобы напечатать фасады реальных самарских зданий на множестве плиток и обыграть слои археологии: внизу — самые старые здания, а сверху — новостройки. Получалось, что новостройки падают сверху, как детали тетриса. Это был сложный проект.

Мы начинали с мастер-класса по съемке фасадов для детей: большую часть из них снимали именно дети. Потом мы поняли, каких фасадов не хватает, и их доснимали уже профессионалы. Снимки мы напечатали на плитке для бассейнов. А дальше началось сотворчество Андрея и волонтеров: они вместо укладывали плитку и смотрели, как это все сочетается по цветам.

«Тетрис» — это портрет Самары образца 2016 года, ее архитектурного облика, ее окон, дверей, стен. Тут можно увидеть очень известные дома и элементы среды, но в основном мы искали типы: панельки, сталинки, хрущевки, деревянные дома, каменные дореволюционные, постройки в духе конструктивизма. И они складывались в общий портрет. Наверное, не совру, если скажу, что в плане производства — это одна из самых сложных художественных работ в постсоветском городе. Мы использовали 800 деталей и задействовали огромное количество людей.

Это спрятанное сокровище, оно находится во дворе, за калиточкой. Далеко не все знают, как его найти, и в этом фишка — такое hidden treasure. Люди ищут, обмениваются слухами, инстаграмят. Это, пожалуй, самое популярное изображение, связанное с нашим фестивалем. А уж кто нашел панно, тот обязательно сделает фото на его фоне!

Вот для чего еще мы это делаем: создаем дополнительные точки притяжения людей, поводы прийти туда и увидеть ценность исторической среды. Важно привлекать разную публику. Может, из 100 таких посетителей с фотоаппаратом 10 проникнутся красотой окружающей архитектуры и уже будут по-другому к ней относиться.