История открытия плато Путорана

«Эти низкие, плебейские души сидят дома, прикованные к земле. Но те души более божественны, которые подражают небу и находят удовольствие в подвижности», — указательный палец ученика Второй Санкт-Петербургской гимназии Саши Миддендорфа скользил по строчкам модного романа. Оторваться от чтива о дальних странствиях было сложно, но и выдать себя посреди урока классической латыни нельзя: придется объясняться с отцом, который не разделял этой тяги к перемене мест. К тому же отец — профессор Фёдор (Теодор) Иванович Миддендорф — служил директором этой самой гимназии. Учитель, меж тем, не замечал, что его слушают вполуха, и увлеченно цитировал римского философа-стоика Сенеку: «Свой образ жизни должен ты изменить, а не климат. Уплыви хоть за отдаленнейшее море в свете, твои заблуждения последуют за тобой».

Два доктора

Откуда взялась в нем эта страсть к путешествиям, гимназист Миддендорф не знал. Но, получив в подарок от отца на десятый день рождения настоящее ружье, он почти перестал бывать дома и неделями пропадал на охоте, попутно изучая природу балтийских лесов и болот. Когда пришла пора выбирать профессию, Саша сперва думал пойти по отцовским стопам и поступил на подготовительное отделение пединститута, но вскоре передумал и уехал в Дерпт — изучать медицину в одном из старейших университетов империи. Вместе с физиологией и гистологией он штудировал все путевые заметки и дневники путешественников, что только мог достать. Особенно увлекался книгами немецкого писателя и естествоиспытателя Адельберта Шамиссо, который в середине 1810-х годов совершил кругосветное плавание на бриге «Рюрик» под командованием знаменитого российского капитана Отто Коцебу. Цитату из Шамиссо молодой доктор Миддендорф вывел на титульном листе диплома: «Тому, кто хочет видеть свет, чуждый цивилизации, я советовал бы запастись докторской шляпой как самым надежным колпаком для путешествия».

А увидеть свет страсть как хотелось. За окном шло четвертое десятилетие XIX века, время, когда, благодаря выдающимся мореплавателям прошлого, уже были известны очертания материков, но многие внутренние районы Африки, Евразии, Австралии и обеих Америк по-прежнему оставались terra incognita. В лучших университетах мира географы, ботаники и зоологи изучали результаты пятилетнего путешествия немца Александра фон Гумбольдта по Южной Америке, а его английский коллега Давид Ливингстон еще только планировал углубиться в Африку, пересечь пустыню Калахари и увидеть «гремящий дым» водопада Виктория.  

Ждали своих первопроходцев и необъятные просторы Сибири. После череды блестящих академических экспедиций XVIII века, когда были описаны обширные территории в Якутии, Забайкалье, на Дальнем Востоке, открыт Берингов пролив между Евразией и Америкой, наступила продолжительная пауза. На несколько десятилетий главными исследователями отдаленных уголков России стали флотские офицеры и торговцы пушниной из Русско-Американской компании.

Лишь в конце 1830-х годов другой выпускник медицинского факультета Дерптского университета, почетный член Императорской академии наук Карл Бэр решил напомнить своим коллегам, что, согласно уставу, «усовершенствование географии и физического познания империи должно быть одним из главнейших предметов внимания Академии». А для этого следовало бы время от времени «отправлять астрономов и натуралистов для путешествия по тем губерниям, коих географическое положение и естественные произведения недовольно еще известны или описаны». В 1837 году Бэр стал первым ученым, посетившим Новую Землю, где изучал животную и растительную жизнь, пытаясь понять, «что в состоянии создавать природа на севере при столь незначительных возможностях». Два года спустя он решился повторить свой вояж, попутно исследовав побережье Лапландии. Набирая команду для этого опасного научного приключения, Бэр обратил внимание на 25-летнего выпускника Дерптского университета Александра Миддендорфа, преподававшего зоологию в Киеве. Впрочем, может, и сам Миддендорф напросился в экспедицию к прославленному немцу, задействуя связи отца или обратившись через знакомцев по Дерпту.

Летом 1840 года Бэр и Миддендорф отплыли из Архангельска, но, не добравшись до Новой Земли из-за сильных встречных ветров, принялись за изучение Кольского полуострова. Бэр пошел морским путем с запада на восток, вдоль побережья Белого моря, а Миддендорф взял в помощники двух местных жителей и за 22 дня пересек полуостров с севера на юг — от устья Колы (территория современного Мурманска) до Кандалакши. По пути он собрал огромную коллекцию минералов, насекомых и птиц и перечертил заново карты местности. В награду молодой ученый получил звание ординарного профессора Киевского университета, однако сполна оценить все прелести нового статуса не успел. Через год с подачи Бэра его назначили руководителем новой экспедиции по северу Сибири, намного более продолжительной и опасной.

Сквозь тайгу на север

Миддендорфу предстояло добраться до Таймыра, изучить флору и фауну между реками Пясина на западе и Хатанга на востоке, а также составить обстоятельные карты этой местности. В случае успеха предприятия он должен был спуститься по тайге на 1 500 верст до Якутска и провести там исследования вечной мерзлоты, а затем добраться до Охотского моря и сделать научное описание Шантарских островов в заливе Удская губа.

Изучив всё, что было написано о Таймыре предшественниками, в том числе участниками Второй Камчатской экспедиции, в ноябре 1842 года Александр Миддендорф отправился в путь. Его соратниками стали биолог Фёдор Брандт, руководивший Зоологическим музеем Академии наук, и эстонский слуга по фамилии Фурман, которого Миддендорф научил препарировать животных. Лишь через несколько месяцев, уже в Сибири, к этой немногочисленной команде присоединится молодой офицер корпуса военных топографов Василий Ваганов, которому суждено будет сыграть в жизни ученого важную, если не решающую роль.

Первые 5 000 км до Красноярска экспедиция преодолела всего за пару месяцев, меняя лошадей на почтовых станциях и проезжая по заснеженному сибирскому тракту по 180—200 км в сутки. В Красноярске путешественники сменили конный экипаж на нарты и собачью упряжку и отправились по енисейскому льду на север — через Туруханск до далекого таймырского зимовья Дудино (современная Дудинка).

«Только на 10-ти милях за деревней Анциферово (320 км к северу от Красноярска. — Прим. ред.) дорога соответствовала нашим европейским о ней понятиям. А затем мы должны были радоваться, если, двигаясь шаг за шагом, мало погрязали в снегу и не были вынуждены ехать несколько станций на одних и тех же лошадях. Только в начале, через дремучий лес, мы имели перед собой проложенный след. Дальше же к северу пользуются естественным путем, который представляет собой ледяной покров Енисея», — рассказывал Миддендорф, добавляя, что редкие жилища встречали они на своем пути сквозь ледяную пустыню, как моряк встречает долгожданную гавань. Но вскоре путешественники перестали их видеть вовсе.

18 дней в снегу

В Дудино бескрайние сибирские леса наконец закончились, началась основная часть экспедиции. Насушив запас сухарей и наняв толмача из местных, путешественники пошли по реке Дудинке к озеру Пясино — в сторону современного Норильска, и дальше — сквозь апрельский Таймыр к Хатанге. По пути они вели метеорологические наблюдения, пополняли ботанические и минералогические коллекции, изучали местную фауну. На юго-востоке над равнинным ландшафтом таймырской тундры возвышались отроги неизвестного горного хребта. В своих дневниках Миддендорф назвал его Сыверма — по одной из версий, повторив искаженный местными народами вариант русского слова «северный». Почти век спустя геолог Николай Урванцев, исследуя окрестности будущего Норильска, услышит от своего проводника другое название этих гор — Путорана, и первым нанесет его на карту.

В селении Казачьем на берегу Хатанги Миддендорф нашел лодку, 100 лет назад оставленную там Харитоном Лаптевым. От немногочисленных местных ее охраняли слова «собственность Государыни», нанесенные на шляпки гвоздей.

В мае Миддендорф оставил свою главную таймырскую научную станцию в поселке Коренное-Филипповское на реке Боганиде и в сопровождении Василия Ваганова, двух казаков и толмача отправился на север, рассчитывая выйти к берегу Ледовитого океана. Три месяца отряд кочевал с местными оленеводами, укрываясь одной лишь палаткой или, если везло, забираясь на ночлег в пещеры. Всё это время Миддендорф, несмотря на голод и неотступающий грипп, продолжал вести научные наблюдения. Наконец, 13 августа 1843 года путешественники увидели море. Но обратный путь к Филипповскому по реке Таймыре и Таймырскому озеру едва не стал для Миддендорфа и его товарищей последним.

«Отбиваемые туда и сюда свирепыми осенними бурями, промокшие и покрытые ледяной корой, мы до изнеможения, но бесплодно работали до 28 августа, как вдруг в этот день погода унялась. Едва стихло, льдины, наполнявшие озеро и плывшие с верхней Таймыры, […] с неимоверной быстротой стали смерзаться», — писал ученый несколько лет спустя.

Путешественники чудом не вмерзли в лед посреди озера, с трудом добрались до берега на пробитой лодке, потеряв привязанный к ней челнок, и стали думать, что делать дальше. Разбитый гриппом и истощенный постоянным голодом, Миддендорф приказал убить охотничью собаку, снабдил ее мясом своих спутников, прибавил к этому остатки сухого бульона и отправил их на поиски кочевников-самоедов. Поиски продлились 18 дней. Всё это время Миддендорф понемногу жег остатки лодки, глубже зарываясь в снег от ветра. Когда ждать стало невмоготу, он выбрался из своего снежного логова, прошел несколько сотен метров и увидел возвращавшегося с подмогой счастливого Ваганова.

«26 сентября поднялись мы в путь со своего становища с самым запоздалым из откочевавших самоедов, и Таймыр снова превратился в безлюдную пустыню. С упоительною радостью встретил я 8 октября опушку леса, а 21, после пятимесячной жизни под палаткой — курную избу в Филипповском, моих товарищей и мягкий хлеб», — писал путешественник.

Долгая дорога домой

Вернувшись в Филипповское, Миддендорф не досчитался многих плодов своего научного труда. Кочуя по Таймыру, он неустанно рисовал местных жителей — их лица, костюмы, элементы быта, а также делал антропологические измерения. Все эти рисунки и замеры отправились на дно Таймырского озера вместе с затонувшим челноком. И всё же результаты путешествия были впечатляющими: Александр Миддендорф первым в истории составил научное описание полуострова, собрал важные сведения о местных растениях и животных, начертил новую карту Таймыра, на которую нанес множество открытых им объектов, включая плато, которое позже войдет в словари под названием Путорана. Обнаружив на реке Таймыре хорошо сохранившийся скелет мамонта, он разработал свою концепцию вымирания этих огромных млекопитающих. По сути, он открыл для научного мира целую неизведанную ранее страну, которую предшественники Миддендорфа, Харитон Лаптев и Семён Челюскин, лишь обошли по самому краю.

Но это была лишь первая часть трехлетнего путешествия. В январе 1844 года Миддендорф вернулся в Красноярск и оттуда отправился в Якутск — вести «точные наблюдения над температурой Земли в Шергинской шахте». Эту шахту, точнее колодец глубиной около сотни метров, начал в 1828 году во дворе своего дома рыть купец Фёдор Шергин, начальник местной конторы Российско-Американской компании, чтобы обеспечить себя и свою семью питьевой водой. С тех пор она служила ученым важным источником информации о природе вечной мерзлоты. С помощью специального бура, загодя приобретенного в Барнауле Вагановым, Миддендорф определил глубину промерзания грунта — 204 м, и стал одним из основателей нового направления в науке — мерзловедения. Весной 1844 года отряд Миддендорфа выехал из Якутска на восток, в сторону Охотского моря. Начался последний этап экспедиции, в ходе которого путешественники прошли сотни километров по Становому хребту и долине Амура, попытались достичь Шантарских островов (в результате этой попытки Миддендорф едва не был раздавлен огромными льдинами) и лишь потом повернули обратно, в сторону дома. 

В Петербург экспедиция вернулась 5 марта 1845 года. Началось кропотливое описание собранных материалов, результаты которого составили четыре увесистых тома. Косвенным результатом путешествия стало образование в том же 1845 году Русского географического общества. Решение о его создании было принято на одном из многочисленных торжественных приемов в честь благополучного завершения экспедиции. Александр Миддендорф занял в РГО почетное место заместителя управляющего отделением этнографии, самим же управляющим стал его наставник и вдохновитель Карл Бэр.   

Лишь в конце 1850-х годов Александр Миддендорф уже в статусе академика вернулся к своим дневникам времен Сибирской экспедиции. Он превратил эти разрозненные записи, сделанные порой в самых отчаянных условиях, в связный, насыщенный подробностями рассказ для широкого круга читателей, озаглавленный «Путешествие на север и восток Сибири». Оправдав задержку издания необходимостью в первую очередь обработать научную информацию, ученый указал, что его книга — лишь отправная точка для будущих исследователей Русского Севера: «В свое время я живо чувствовал нужду в подобном руководстве: сохраняя в себе это чувство во всей свежести, я постараюсь в каждом отделе книги отмечать важнейшие пробелы наших познаний и таким образом приложу старание, чтобы мое сочинение вследствии множества новых изысканий как можно скорее устарело».