За полвека творческой жизни он успел побыть бунтарем, звездой «оттепели», большим чиновником от литературы, главным в стране поэтом-песенником — соавтором гимна Олимпиады-80 и композиций к «Семнадцати мгновениям весны». Стихи Рождественского — это, как сказал бы Леонид Парфёнов, то, без чего нас нельзя представить, а еще труднее понять. Самого же Роберта Ивановича невозможно понять без омского этапа его биографии. Прогуляемся по этому сибирскому городу, где он прожил 10 лет, написал и опубликовал свои первые стихи.
Поздней осенью 1967 года в квартире Роберта Рождественского на Кутузовском проспекте в Москве раздался телефонный звонок.
— Здравствуйте, Роберт. Это Марк Мудрик, возможно, вы меня помните — мы были соседями в Омске, дружили.
— Привет-привет! Конечно, помню. Марк, дорогой, как ты?
— Спасибо, не жалуюсь. Роберт, я по делу. Нам для молодежной газеты… Хотим напечатать ваши… твои новые стихи. Поделишься?
— Да о чем речь! Слушай, а как насчет встретиться? Приезжай завтра ко мне, а? Записывай адрес…
Они встретились в четыре и просидели до ночи. Много лет спустя омский журналист и писатель Марк Мудрик в книге «Берег мой» расскажет о том вечере. Несмотря на звездный статус — стихи Рождественского издавались огромными тиражами — хозяин был гостеприимен и охотно рассказывал о своей жизни: об учебе в литинституте, знакомстве с Евтушенко и Ахмадулиной. Вспомнили выволочку, которую четырьмя годами ранее Хрущёв устроил ему на писательском съезде. Посмеялись, хотя тогда, конечно, было не до смеха. Заговорили об омском детстве — своих одинаковых, как братья-близнецы, бревенчатых домах, стоявших по соседству, крутом склоне под ними и неспешном течении Омки, у которой пропадали дни напролет. Само собой, обсудили и песню Рождественского в исполнении Эдиты Пьехи, которая только-только появилась на советском телевидении:
Где-то есть город, тихий, как сон,
Пылью тягучей по грудь занесен,
В медленной речке вода, как стекло,
Где-то есть город, в котором тепло, —
Наше далекое детство там прошло.
На прощание Рождественский протянул гостю целую пачку отпечатанных на машинке листов со стихами.
— Почитай, может, что-то подойдет.
«Припомнитесь, тридцатые»
«Память начинается с города Омска, куда переехала наша семья. В этой памяти стоит двухэтажный старый бревенчатый дом. Бревна какие-то сплющенные, потрескавшиеся, и всё равно живые, потому что меняют цвет… От дома по пружинящим мосткам деревянного тротуара семьдесят шагов до Омки — главной реки моего детства», — вспоминал Рождественский в очерке «Почему мы пишем о войне».
Того старого дома, к сожалению, больше нет. Он стоял в восточной части центра города, там, где улица Карла Либкнехта (бывшая Гасфортовская) отклоняется влево и становится Тюменской. В двухста метрах слева — городская администрация, справа — река Омь. Сегодня этот район, в старину называвшийся Мокринским форштадтом, мало напоминает «город детства» Рождественского: вместо проселочных дорог с их «тягучей пылью» — асфальт, вместо приземистых бревенчатых домов с резными наличниками — кирпичная застройка 1970-х. Только река та же да заросли вдоль нее.
В 1934 году, когда будущий поэт двух лет от роду переехал с родителями и бабушкой в Омск, Роберта Рождественского тогда еще не было, а был Роберт Станиславович Петкевич, Робка — спокойный круглолицый малыш с большими зелеными глазами. Он родился почти за тысячу километров от Омска, в алтайском селе Косиха. Отец Станислав Петкевич — потомок ссыльных поляков — был начальником Косихинского райотдела ОГПУ-НКВД, мать Вера Фёдорова работала директором местной начальной школы. Оба приехали на Алтай из Петрограда, спасаясь от Гражданской войны и голода. В одном из стихотворений 1950-х Рождественский объясняет, в честь кого его назвали Робертом:
Припомнитесь, тридцатые!
Вернись, тугое эхо!
Над миром неустроенным громыхни опять.
Я скажу о Роберте,
о Роберте Эйхе!
В честь его
стоило детей называть!
Я скажу об Эйхе.
Я верю:
мне знаком он —
большой,
неторопливый, как река Иртыш…
Приезжал в Косиху
секретарь крайкома.
Веселый человечище.
Могучий латыш.
Роберт Эйхе, в начале 1930-х — первый секретарь Западно-Сибирского крайкома ВКП (б), отвечал за реализацию постановления ЦК «О ликвидации кулачества как класса» и действительно приезжал в те времена на Алтай. В 1937 году он станет одним из организаторов Большого террора в Сибири, а через три года сам будет расстрелян как создатель «Латышской фашистской организации». Едва ли Роберт Рождественский знал все нюансы биографии своего тезки, когда в разгар «оттепели» писал о нем стихи, — правда о тех временах стала просачиваться в прессу намного позже. Так или иначе, отец поэта был большим почитателем Эйхе, раз решил назвать в его честь сына.
«Он был высоким, очень спортивным парнем. Я, к примеру, помню его на футбольной площадке, которая находилась за зданием НКВД. Да и вообще это был явно компанейский человек: масса друзей, баян, хороший голос, короче — смерть мухам», — вспоминал Рождественский об отце. И добавлял, что матери эта его компанейскость не всегда нравилась. Родители часто ссорились и в итоге развелись в 1938 году, когда Роберту было шесть лет. Возможно, причина развода была совершенно в другом: чекист Петкевич пытался спасти себя и семью от своих коллег в разгар кампании по поиску польских шпионов. В том же 1938 году он поспешно уволился из органов и буквально «залег на дно»: работал на шинном заводе, в лесхозе, уехал в Ялуторовск, небольшой городок под Тюменью, а с начала советско-финской войны ушел добровольцем на фронт.
Через семь лет командир взвода лейтенант Петкевич погибнет на фронте, не дожив три месяца до победы. Вскоре после этого Роберт возьмет фамилию своего отчима — однополчанина и нового мужа матери Ивана Рождественского — и, будто пытаясь отгородиться от прошлого, сменит отчество на Иванович.
«Что значит: свет в окне»
Если по Карла Либкнехта пройти к центру до улицы Гагарина, через один квартал повернуть на улицу Ленина и двигаться по ней до пересечения с Тарской — мы, вероятно, повторим маршрут, которым Робка Петкевич на протяжении четырех лет ходил в школу. Ее нарядное светло-желтое здание будет стоять по правую руку. Разные учебные заведения располагались в этом доме с 1876 года: сначала здесь открылась Омская классическая мужская гимназия, после революции на ее месте появилась школа № 19 им. Ленина. Сегодня здесь находится Институт развития образования Омской области и в память о поэте висит табличка с надписью: «В Омской школе № 19 в 1940–1944 годах учился поэт Роберт Рождественский».
Со слов его одноклассника Марка Мудрика, Роберт был спокойным, не по годам рассудительным мальчишкой. Повзрослеть действительно пришлось рано — в шесть лет он остался единственным мужчиной в доме и как мог помогал по хозяйству: носил воду из колонки, отстаивал огромные очереди за хлебом, колол дрова и топил буржуйку. Вера Павловна училась в Омском мединституте и пропадала на занятиях, так что Робка всё чаще оставался с бабушкой Надеждой Алексеевной. На собрание перед началом своего первого в жизни учебного года он пришел один — прилежно записал всё, что говорила учительница, передал матери. И учился отлично, особенно налегал на историю.
А потом началась война. Мама, только получившая диплом, уехала на фронт сразу — 26 июня. Уехал и отец, недавно вернувшийся с другой войны — финской. Следующие несколько лет, страшные и голодные, заберут отца и бабушку и навсегда останутся в памяти.
Тогда мы жили в Омске.
Там
в сорок втором году,
в весну
мы радовались
не цветам,
а рассыпному толокну.
Я помню всё:
и лебеду,
и очереди без числа…
На клумбах
в городском саду
картошка запросто
росла…
Не смейте,
люди,
забывать
об этих днях,
о той весне…
Тогда б
я не сумел понять,
что это значит:
свет в окне.
«В программе — чтение»
Спускаемся по улице Ленина к Юбилейному мосту через Омь. Когда-то в этом месте стояла Омская крепость — сердце будущего города-миллионника. Справа увидим двухэтажный классический особняк с кафе на углу — ровесник здания бывшей 19-й школы. С 1928 по 1964 годы здесь располагалась редакция газеты «Омская правда», в которой Роберт Петкевич, будущий Рождественский, опубликовал одно из своих первых стихотворений. Оно датировано 8 июля 1941 года — мальчик только проводил родителей на войну. Тем летом он был в детском санатории неподалеку от города, где разговорился с одним из воспитателей и сказал, что пишет стихи. Сигизмунд Казимирович Шиманский (так звали воспитателя) попросил показать что-нибудь из написанного, а когда прочел, немедленно отправил в редакцию «Омской правды»:
С винтовкой мой папа уходит в поход.
Желаю, любимый, побед!
И мама зеленую сумку берет,
Уходит сестрой в лазарет.
Я тоже имею и ловкость, и силу,
Чтоб в бой на фашистов идти,
Но мне: «Подожди, — говорит Ворошилов, —
Учись, закаляйся, расти».
Хотя мне сегодня десятый лишь год,
Стрелять научусь я как надо.
И пусть только Сталин мне скажет: «В поход!» —
Фашистам не будет пощады!
Марк Мудрик, вероятно со слов Шиманского, пишет, что перед публикацией Роберт спросил: «А нельзя ли подписать другой фамилией?» И гордился отцом, и стеснялся. Оказалось, нельзя. «Подписывай той фамилией, под которой тебя знают в школе», — был ответ. Гонорар, тринадцать рублей, начинающий поэт отнес в фонд обороны.
В военные годы прошли и первые поэтические выступления Рождественского — вместе с другими школьниками он приходил подбадривать бойцов в тыловой госпиталь.
Сорок трудный год.
Омский госпиталь…
Коридоры сухие и маркие.
Шепчет старая нянечка:
«Господи!
До чего же артисты
маленькие…»
Мы шагаем палатами длинными.
Мы почти растворяемся в них
с балалайками,
с мандолинами
и большими пачками книг.
Что в программе?
В программе — чтение,
пара песен
военных, правильных…
Мы в палату тяжелораненых
входим с трепетом и почтением.
Тяжелые впечатления тех лет не отвратили его от главного — стремления стать настоящим поэтом. В 1944 году Роберт вместе с матерью покинули Омск. Несколько месяцев, пока не закончилась война, он провел в Даниловском детприемнике в Москве, затем закончил школу в Ленинграде и приехал к матери и отчиму в Петрозаводск. Здесь в 1951 году у студента историко-филологического факультета Роберта Рождественского в сборнике молодых поэтов Карелии вышли первые взрослые стихи.
«В моей жизни было много разного — поездок, книг, встреч, любви и ненависти. В общем, обычная жизнь. Но самые счастливые минуты и часы были связаны с работой. Я не говорю о качестве того, что я писал, но сами эти часы — прекрасны. Их всегда ждешь, как спасения», — сказал Рождественский в одном из интервью незадолго до смерти.
В начале 1968 года, вскоре после той памятной встречи с Мудриком, Рождественский вернулся в Омск с концертом — как раз к выходу его новых стихов в местной газете, тех, что передал тогда в Москве. Побродил по своему району, с грустью взглянул на свой покосившийся старенький домик. И в интервью местному радио сказал, что вообще-то «Город детства» он писал не столько об Омске, сколько о городе мечты, городе несостоявшегося детства. Что ж, пусть так. Но, возможно, не будь в жизни Роберта Ивановича этого сибирского города, не случилось бы и этой песни. Или он нашел бы для нее другие слова.
Текст: Григорий Вольф