Много чеснока
Ровные кирпичики на стене приятно нагрелись от полуденного солнца. Пчелы, что поселились этажом ниже, деловито пролетая туда-сюда, жужжат так убаюкивающе, тихо, по-родному. Ярко-голубая краска давно потрескалась, и теперь ее узоры напоминают каньоны с картинок в атласе. На полу лазурная плитка: старая, запылившаяся. Всё завалено подушками и ковриками, так что хочешь — поглядывай вниз, а хочешь — и подремать можно. Как же я любила наш балкон!
Он был непотопляемым судном, катавшим по волнам детской фантазии когда-то маму, теперь меня. А еще на его потертых стенах женщины нашей семьи поколениями царапали имена тех, кого любят.
Сидя часами на балконе, я распутывала мамины ленты: красные, синие, белые, и мне живо представлялась ее дружба с тетей Ларисой, нерушимым символом которой были две высокие, стройные березы, посаженные подругами. Те ленты я никогда не вплетала в волосы, только зачарованно смотрела на их беспокойный полет на ветру. Вот и нашлись паруса к фрегату.
Самое подходящее время для плаванья — середина июля, и чего только я не видела за бортом. Например, как соседи вели хозяйство. Всё им непременно хотелось вытащить на улицу: то развесить белье на веревках, то выбить зачерствевшие ковры. Помню, как они застилали весь двор белыми мешками и сушили на них чеснок. Очень много чеснока.
В такие дни я в срочном порядке спускалась на шлюпке вниз и расхаживала с любопытным видом, помогая старикам. Не знаю толком, почему я так любила смотреть на эти маленькие головки чеснока? Прозрачная шелуха тонким бризом тянулась по улице, отблесками напоминая морскую волну.
А дома прабабушки отбирали крупу: желтое пшено от серого, после очищали фасоль. Сколько тихого труда, счастья бывало в знойном июле! На обед черпаешь деревянной ложкой кисловатый щавелевый суп со сметаной, а в мыслях уже трескаешь десерт — черный хлеб с повидлом и холодным домашним квасом. И всегда всё было так просто, одинаково, вкусно. Любимо.
Возвращаешься на корабль, внимательно осматривая горизонт. Вот стоит сломанный пикап. Хозяин говорит, что к жизни его не вернуть, и машина отдана в распоряжение дворовых ребят. Чего мы с ним только ни делали! Даже несколько раз заботливо помыли тряпками, снова и снова бегая за чистой водой до колонки. Сильно же полюбило детское сердце груду металлолома.
Вспоминается, как прислушивалась на балконе к тихой беседе двух тополей. Ночью разговор становился еще деликатнее и таинственнее. Я очень любила их густую листву, ни секунды не сомневаясь в том, что вот перед тобой две такие же живые, чувствующие души.
